Путешествие в Страну Связанных Фетишисток

Глава 1. Надену я легко колготки и трико.

История моего превращения в любителя игр с верёвками началась ещё в раннем детстве. И началась она вовсе не со связывания или чего-то подобного, а с привычки носить очень своеобразную одежду. Но, конечно, ничего случайного нет, и со временем я понял, что страсть к такой одежде и к путам имеет у меня общие корни и что pantyhose-bondage является закономерным её воплощением. Итак, первый шаг был сделан, когда мне было шесть лет, в далеком 1966 году. Этажом выше жил капитан дальнего плавания. И однажды его жена подарила моим родителям заграничные детские колготки для меня. От наших грубых и плохо сидящих аналогов этот продукт загнивающего капитализма отличался как небо от земли. Колготки были тёмно-синего цвета, прекрасно растягивались за счёт синтетической добавки и плотно облегали ноги и бёдра. Этот предмет одежды сразу понравился мне необычным сочетанием универсальности, изящества и простоты и тем, что в них нижняя часть тела выглядела элегантно-обтекаемо. Причина крылась в моей проявившейся уже тогда труднообъяснимой страсти к максимально простому и универсальному гардеробу (видимо, в этом приравнивании аскетичности и строгости к красоте тогда начал проявляться мой мазохизм), да ещё в какой-то неестественной тяге к соблюдению стилевого единства костюма, т.е. всё к тем же простоте, строгости, аскетизму. С детским максимализмом, перерастающим в манию, я признавал только однородную по материалу и цвету одежду, а неплотно прилегающие к телу её части считал излишеством. И чем обтекаемее выглядела фигура, тем совершеннее и элегантнее в моих глазах было облачение. Ясно,что при таких специфических воззрениях сидящие в обтяжку тёмные колготки, заменяющие собой и носки и брюки, не имеющие излишеств в виде карманов и ширинки, сразу завоевали моё расположение, и я носил их постоянно. Под колготками на мне всегда были трикотажные трусики тоже в вбтяжку, имевшие одинаковый фасон для мальчиков и девочек моего возраста. А когда для выхода из дома мне приходилось надевать брючки, я считал это маскировкой, надеванием не свойственной мне личины. Даже когда я пошёл в школу, ещё целый год дома я ходил в моих любимых колготках, пока не вырос из них и не протёр до дыр. И тут оказалось, что носить дальше такую одежду я не могу, ибо теперь она почему-то считалась принадлежностью только противоположного пола. Да к тому же одеждой нижней, т.е. вдвойне недоступной для открытого ношения мной. Меня это раздражало, а недоступность любимой одежды делала её ещё притягательнее в моих глазах. И поскольку колготки и подобные им вещи носились не только девочками, но и взрослыми женщинами, они сделались для меня ещё и признаком взрослости. А ведь я, подобно многим детям в этом возрасте хотел выглядеть старше. Ношение брюк стало для меня аномалией, разорвавшей последовательность моего существования и вытолкнувшей меня в какое-то вневременное пространство, где я уже не был ребёнком, но ещё не был взрослым. Если не колготки, то хоть что-нибудь в этом роде помогло бы мне восстановить утраченную из-за смены одежды преемственность между возрастами. Идеально подошло бы для этой цели трико как на французской киноактрисе начала двадцатого века Мюзидоре. Её великолепное фото в полный рост я нашёл в книге "Звёзды немого кино". Эта актриса и ввела в то время кинематографическую моду на чёрное плотно облегающее всю фигуру трико с таким же капюшоном, закрывающим даже лоб и подбородок. Причём нижняя часть трико Мюзидоры представляла собой не лосины, а именно колготки, так что ступни тоже были скрыты. В этом наряде она изображала ночную воровку. На другом фото Мюзидора вообще была в маске, обтягивающей всё лицо кроме глаз. Вот это было по мне! Но о такой одежде я мог только мечтать. Платья же, лифчики и женские кофточки меня абсолютно не привлекали, так что мой трансвестизм был и является очень избирательным. Когда мне поручали купить в соседнем магазине хлеб, я по дороге заходил в галантерейный магазин и делал вид, что выбираю носовой платок или нитки. А сам подолгу рассматривал висящие за спиной продавщиц колготки. Конечно, они не были такими красивыми, особенно в верхней части. Но поверх можно было бы натянуть трикотажные трусы-панталончики (только простые белые, без всяких там цветочков и рюшек); было бы очень даже пикантно и по-своему стильно... Если бы я вообще имел право это носить. И вдруг мне в голову пришло спасительное решение. В том же магазине продавались тренировочные костюмы из синего хлопчатого трикотажа, так называемые треники. А что если ушить их до полной обтяжки, на манер балетного трико? Стоил такой костюм буквально копейки, и родители легко согласились купить его.

Моя бабушка, хотя и поворчала о том, что из-за моей прихоти придётся испортить новую вещь, всё же согласилась ушить рейтузы и фуфайку. В результате получилось что-то очень похожее на современные лосины и боди. К ним были подобраны гольфы такого же цвета. Таких простых коричневых, чёрных и синих гольфов в те времена тоже было навалом. Покупатели от них морщились, а мне как раз такие и были нужны. Получившийся костюм превзошёл все мои ожидания. Лосины, заправленные в почти сливающиеся с ними гольфы и столь же незаметно переходящие в фуфайку-боди, создавали эффект цельного комбинезона, обтягивающего меня от пальцев ног до шеи, - ну прямо маленькая Мюзидора, да и только. Мне показалось, что в вожделенные колготки облачились не только мои ноги, но всё моё тело. Открытой осталась только голова, на которую меня так и подмывало для полной упаковки натянуть что-нибудь вроде чулка, но тут уж ничего нельзя было поделать. Впоследствии я узнал, что полное заворачивание пленника во что-либо у бондажистов называется мумификацией. Некоторые, например, любят, когда их сажают в мешок, заворачивают в одеяло и т.п. Я же подсознательно стремился к мумификации в лёгкой форме и нашёл ей аналог в виде затягивания всего себя в тугую трикотажную оболочку. Обычные вещи тут не годились, нужно было что-то обволакивающее. Трико в обтяжку, не имеющее ни одной лишней детали, универсальное, по-монашески аскетичное и в то же время оригинальное и непохожее на одежду моих сверстников, полностью соответствовало моим эстетическим воззрениям и психологическим требованиям; оно казалось мне верхом совершенства в одежде. Это было прекрасным выходом для меня: хотя "балетное" трико выглядело бы уместнее на девочке, оно смотрелось не слишком шокирующе и на мальчике; хотя оно было полунижней одеждой, его можно было носить на людях. И несмотря на то, что с практической точки зрения оно было не очень удобным (на ушитых лосинах теперь даже карманов не было), я стал носить этот наряд с удовольствием. Причём именно отсутствием карманов и, ещё больше, ширинки, мне как раз и нравилось моё трико. А больше всего мне нравилась обтекаемость, которую придавала телу эта упругая оболочка и то, что благодаря ей все формы тела плавно переходили друг в друга. Каждое утро, натягивая на себя трико, я просто балдел, наблюдая, как оно становится мной, а я им. Особенно приятно мне было натягивать на бёдра лосины и потом разглаживать их, чувствуя под тонкой тканью каждую выпуклость тела, будто сам себе делая массаж. Я чувствовал, что только этот наряд, в отличие от любого другого, отражает мою глубинную, истинную сущность. И я почему-то стал гордиться им. Но самое главное, ношение этой одежды было приятно физиологически. Под трико на мне были только обтягивающие трусики из такого же синего трикотажа. Таким образом, мой половой орган был туго обтянут и иногда при определённых движениях слегка потирался об упругую материю, что доставляло мне чертовское удовольствие. До эрекции, однако, дело ещё не доходило. Иногда я, словно желая размяться, совершал подобные движения, например, потягивался. Но нравилось мне именно потирание члена о тонкий трикотаж; а вот при дотрагивании до него руками таких ощущений не возникало. Может, тогда я и не занимался онанизмом, потому что ношение облегающего трико было его своеобразным незаметным заменителем. Скорее всего, моё пристрастие к колготкам, лосинам и трико покажется вам смешным и странным. Впрочем, как постороннему покажется странным наше с вами пристрастие к связыванию. "Но причём же тут связывание?"- спросите вы. Терпение, друзья мои, осталось уже немного. Я просто хочу, чтобы вы поняли то, что я сам понял лишь спустя много лет: такая своеобразная форма трансвестизма и фетишизма (отождествление себя с определённым нарядом, превращение в человека-колготки, в ходячее трико) наверняка была одним из проявлений моего мазохизма. Конечно, я мог бы остановиться на этом, но вся логика запустившегося во мне механизма толкала к следующему шагу. Ибо было во всём этом одно "но". Облегающее трико очень скоро перестало восприниматься мной как одежда. Оно просто приросло к моей коже, слилось с ней, стало частью меня. В результате эффект мумификации я испытывал только в момент натягивания этой одежды. В ней всё моё тело было на виду, ни одна его линия и выпуклость не была скрыта. И я вдруг стал чувствовать себя... голым. Особенно меня стал смущать бугорок, образованный моим половым органом. Интересно, что когда я несколько лет назад ходил в моих любимых колготках, ничего подобного я не чувствовал. Видимо, в то время передо мной ещё не стояла проблема половой самоидентификации. Теперь же я стал испытывать потребность в какой-то более ощутимой одежде, способной вернуть мне ощущение чего-то плотно сидящего на мне. Но притом такой одежде, которая не скрывала бы так нравящегося мне "балетного" трико. Эта задача казалась мне неразрешимой. Мне не хватало чего-то очень важного и в плане внешнего вида и в плане душевного состояния. Помимо этого, оборотной стороной отсутствия карманов был некоторый психологический дискомфорт из-за того, что я не знал, куда деть руки. Будучи от природы весьма неловким и неуклюжим, я стеснялся их нескладных движений. И хотя как реакция на это у меня ещё со времени ношения колготок выработалась привычка держать руки сцепленными за спиной, порой у меня возникало желание как-то более надёжно закрепить их, чтобы не контролировать всё время свою жестикуляцию. Да и с моими такими неуклюжими ногами хорошо было бы что-нибудь сделать, сгруппировать их каким-то образом. Вообще, я испытывал потребность в какой-то внешней силе, которая меня бы собрала, организовала. Терзания от невозможности решить все эти проблемы порой становились невыносимыми. Ведь я находился в том возрасте, когда дети мучительно пытаются выработать свой собственный стиль поведения, обрести индивидуальность. Интуитивно я уже чувствовал, что выход совсем рядом, и смутно представлял, в каком направлении надо двигаться. Хотя я ещё не понимал, почему у меня так замирало сердце, когда в приключенческих фильмах я видел сцены связывания и почему я старательно перечитывал эти сцены, если они встречались мне в литературе. И я ещё не отдавал себе отчёта, почему меня так тянуло к книжной полке, где стояла книга по истории цирка. Каждая глава в ней была посвящена определённй теме: дрессировщикам, канатоходцам, жонглёрам, фокусникам... Но меня интересовала только глава про эскапалогистов - людей, умеющих освобождаться от верёвок и кандалов (сейчас этот цирковой номер почти не встречается, а в девятнадцатом веке он был очень распространён). На иллюстрации к этой главе был изображён человек с мешком на голове, опутанный верёвками как веретено. Не решаясь признаться себе, что меня привлекает именно ЭТО, я подходил к книжному шкафу под каким-нибудь благовидным предлогом: посмотреть детскую энциклопедию, полистать сборник фантастики. Но всё кончалось тем, что я брал книгу с ЭТИМ, снова и снова находил всё более волнующие меня места и с необъяснимой тоской смотрел на фигуру в путах. В ней было что-то пугающе близкое, родное. Постепенно я стал воображать, как связывали этого человека и как он извивается, пытаясь освободиться. Но лишь изображение начинало оживать, я покрывался мурашками и поспешно убирал заветную книгу обратно. И как-то так получалось, что я всегда ставил её рядом со "Звёздами немого кино", где мне одними уголками губ улыбалась кинодива в трико, словно ожидая решения заданной мне загадки. Действительно, в её образе что-то было не так. Может, положение рук и ног? На просторах моего подсознания навстречу давно идущему из пункта А фетишисту из пункта Б почти бегом направился бондажист, чтобы обнять собрата. И даже если бы не та последняя капля, о которой я сейчас расскажу, их встреча была неизбежна. Но судьбе не терпелось её ускорить.

Глава 2. Кавказская пленница.

Ну а теперь перехожу к главному. Это случилось летом семьдесят первого года. Наша семья снимала помещение в одном из дачных посёлков под Ленинградом. В городе мы все жили в одной комнате в коммунальной квартире. Летом родители оставались там же, а в отпуск уезжали на юг или куда-нибудь ещё. Мы же с бабушкой жили вдвоём на даче, наслаждаясь временным комфортом. В нашем распоряжении был весь верх дома: две комнаты. В проходной жила бабушка, а в расположенной за ней - я.

И вот однажды я решил реализовать регулярно выдаваемые мне на кино копейки. Даже не просто маленький, а игрушечный кинотеатр располагался неподалёку. Показывали "Кавказскую пленницу". Эта популярнейшая комедия уже четыре года шла в кинотеатрах, но мне всё не удавалось её посмотреть. Используя подвернувшуюся возможность, я взял билет на утренний сеанс. Фильм мне очень понравился, я хохотал вместе со всеми. Но при сцене похищения - ещё без верёвок, в спальном мешке - я почувствовал то, чего, кажется, не почувствовал никто из присутствующих. Это было похоже на фокус: одно движение молнии, и вместо девушки в мешке я увидел только мешок. Но этот мешок был живым и притом строптивым: он брыкался, дёргался и пытался вырваться из рук похитителей. Внутри у меня защемило, но я не удивился. С некоторых пор подобные сцены в книгах и фильмах неизменно наполняли меня странным коктейлем из тревоги, зависти, интереса и тоски. Тоски то ли по чему-то утраченному, то-ли по чему-то предначертанному. Сцена первого пленения давно кончилась, а у меня из памяти всё не исчезала дёргающаяся фигура-тюк. Она дразнила, она звала к себе. Даже тревожно-призывная музыка, сопровождавшая эти кадры, казалось, повторяла энергичные дёрганья и трепыхания спелёнутого тела. В фильме словно бы зазвучала новая нота, которая с каждым кадром становилась всё сильнее. И если до этих пор я смотрел кинокартину как сторонний наблюдатель, то теперь мне всё больше хотелось стать её участником. В качестве ли похитителя, в качестве ли похищенного - всё равно. Наконец картина подошла к моменту, когда героиня остаётся одна в комнате, одетая только в рубашечку и синие колготки. Моё сердце забилось. Пожалуй, я впервые увидел женщину в таком умопомрачительном виде. Но должен особо подчеркнуть, что, предстань актриса совершенно голой, она сразу потеряла бы в моих глазах привлекательность и недосягаемость. Меня привлекло даже не тело девушки как таковое, а его формы. Колготки в этом плане были гениальной находкой. Они позволяли любоваться фигурой, но при этом сохраняли чарующую недоговорённость: вроде бы всё на виду, но в то же время всё прикрыто; есть, на что посмотреть, но в то же время остаётся простор для воображения. И по странному (а, может, вполне закономерному) стечению обстоятельств я именно в этот момент понял, что обладательница колготок очень и очень симпатична. "Совсем как у меня когда-то" - подумал я, и от этой мысли мне почему-то стало очень приятно. Возможно, мне польстило сравнение с популярной актрисой, к тому же понравившейся мне. Причём мысль о моём половом отличии даже не пришла мне в голову. "Да и сейчас похоже" - пронеслось у меня в голове. Мои руки сами собой сползли с подлокотников на мои обтянутые трикотажными лосинами ляжки и стали их поглаживать. Когда пленница-колготочница повязала вокруг бёдер платок, всё во мне восстало; если бы я мог, я перенёсся бы на экран, чтобы сорвать тряпку, скрывающую такую красоту. Даже если бы фильм закончился на этом кадре, я всё равно пришёл бы к элементарно простому и логичному выводу: чтобы красотка не напяливала на себя ненужные шмотки, руки ей хорошо бы связать. А тем временем очаровательная Наталья Варлей пустилась в бегство. Вот она теряет свою импровизированную юбку, и меня переполняет ликование. И не только потому, что от этого наше сходство в одежде снова стало очевидным. Какое-то шестое чувство подсказало мне, что в случае поимки пленницу уже негде будет запереть, её остаётся только СВЯЗАТЬ. А в кадрах погони уже не один раз мелькает ВЕРЁВКА - как знак судьбы, как неотвратимый рок. Полностью потеряв чувство реальности, я вхожу в поток действия и уже не соображаю, кому эта верёвка предназначена: беглянке или мне самому. Вот Девушка-в-Колготках скрывается в автомобиле, её преследователи прыгают туда же. Следует мастерски снятая сцена борьбы с пленяемой героиней, снова звучит будоражащая мелодия. Я напрягся, ожидая результата и одновременно боясь его. И вдруг...Сердце моё улетело куда-то в горло, челюсть отвисла, а дыхание спёрло. Шли кадры, в которых связанную по рукам и ногам извивающуюся красотку грузят в машину. Невозможно передать, что я испытал. Просто ничего красивее я раньше не видел. А тут перед моими глазами предстал эталон женской красоты и совершенства. "Ух, как это ей идёт!" - было первой моей мыслью. Я стал свидетелем настоящего чуда, превращения золушки в принцессу. Никогда бы не подумал, что простые верёвки могут так изменить облик человека! На экране была уже не прежняя, хоть и очень привлекательная, но всё же обыкновенная девушка. Теперь это было абсолютно другое существо: высшее, сверхъестественное, манящее за рамки серой повседневной жизни. Мне открылась великая магия СВЯЗЫВАНИЯ. Я вдруг понял, что туго спелёнутая, с завязанным ртом, превращённая в беспомощно дёргающийся человекообразный свёрток актриса смотрится несравненно выигрышнее, чем когда на ней не было пут. Мне стало абсолютно ясно, что именно в этом новом верёвочном макияже она выглядит изящнее, грациознее, гораздо загадочнее, а, значит, привлекательнее. Один лаконичный поворот головы Связанной (именно так, с большой буквы!) был выразительнее любой жестикуляции, а издаваемый заткнутым ртом приглушённый нечленораздельный звук был красноречивее всех слов. Её широко раскрытые глаза на полузамотанном лице казались ещё большими и завораживали меня как змеиный взгляд кролика, а в изгибаниях её опутанного верёвками тела было что-то чарующее, какая-то неповторимая, гипнотическая красота скрученной узницы, в образе которой ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Говорят, что скульптура - это искусство удалять всё лишнее в глыбе камня с помощью зубила и молотка. Ну, тогда связывание - это искусство удалять всё лишнее в очертаниях тела с помощью верёвок. Слившиеся под путами с туловищем руки и стянутые в одно целое ноги спелёнутой девушки только подчёркивали все прелести её фигуры, придавали ей совершенство, законченность, цельность. Тема, намеченная сценой похищения в мешке, неожиданно получила творческое развитие: если тогда героиня предстала в виде живого куля, то теперь куль был ещё и в колготках! Что же касается смелости и свежести подобного образа, то трудно было найти что-либо сопоставимое с этой девушкой-пакетом. Верёвки оказались лучшим украшением, чем любые бриллианты. Даже в самом супермодном наряде Наталья Варлей не выглядела бы так экстравагантно, пикантно и интригующе, как в виде Связанной. Невероятно потрясли меня её спутанные ноги: на синих колготках светлые верёвочные кольца смотрелись потрясающе эффектно и, словно бы деля тело на сегменты, придавали пленнице сходство с большой синей гусеницей. Вот это было оригинально так оригинально! И при этом просто, как всё гениальное. Путы были той самой изюминкой, которой так не хватало обладательнице шикарных колготок. Причём и у пут и у колготок была одна сразу бросившаяся мне в глаза общая черта: и те и другие плотно облегали тело, выделяя все его формы, делая их рельефнее. Взаимодополнение этих двух элементов внешнего вида рождало почти физически ощутимую гармонию. И ещё. Глядя на упакованную в колготки и верёвки пленницу, я вдруг очень отчётливо осознал, что так ценимая мной обтекаемость фигуры (из-за которой мне и нравились колготки, трико и подобные вещи) многократно увеличивается при связанных конечностях, особенно когда руки прикручены к туловищу. При этом все соблазнительные выпуклости становятся ещё заметнее. Это было настоящим откровением. Я понял, какая фантастическая привлекательность таится в беззащитности. А что может быть беззащитнее связанной бессловесной пленницы? И когда обездвиженная красотка извивалась, брыкалась и бодалась, это только подчёркивало невозможность освободиться от пут и ещё более усиливало впечатление связанности. Скупая, но в то же время невероятно выразительная пластика оплетённого верёвками тела потрясала. Каждое дёрганье, каждое выгибание выглядело элегантным, но при этом абсолютно естественным и рациональным. И как разительно это отличалось от обычных хаотических движений несвязанного человека, у которого руки, ноги и туловище двигаются независимо друг от друга и поэтому как-то дисгармонично. А как сексуально это выглядело! Да никакой танец живота не мог сравниться с этими змеиными извиваниями. Какие-то неосознанные эротические ощущения и фантазии, уже зародившиеся во мне, но ещё не оформленные до этого момента, неожиданно структурировались, обрели плоть и чёткие очертания. Хоть я никогда раньше не наблюдал совокупления, я нутром понял, что извиваясь в безуспешных попытках сбросить путы, Связанная совершает движения, очень похожие на движения при половом акте. Особенно эффектно смотрелись извивания её стянутых верёвкой ног, напоминавшие трепыхания рыбьего хвоста и делавшие пленницу похожей на попавшую в сеть русалку. Это был момент истины. На первый взгляд совершенно разные элементы вдруг объединились в моём сознании в стройный неразделимый ансамбль как собранные кусочки разрезанной картинки. Для идеальной в моём понимании одежды наконец-то были найдены идеальная пластика движений и идеальная модель поведения. В этом образе всё было целесообразно и все составные части дополняли и усиливали друг друга. Итак, я наконец обрёл образец для подражания. И вот что любопытно. Я всегда с удовольствием читал исторические и приключенческие романы, горячо переживал за литературных и кинематографических героев. Но всё же ни один из них не стал для меня эталоном. А тут вдруг я ощутил острейшую потребность окончательно уподобиться Связанной-в-Колготках, превратиться в такой же живой пакет, обтянутый нейлоном или хлопчатым трикотажем. Что ж, сходство в одежде у нас было почти полное, дело оставалось только за верёвками. Окончательно "добили" меня последние кадры этой сцены, когда сексапильная пленница сначала бодается и кусается, а потом тает и замирает в страстном поцелуе. До сих пор я считаю созданный Гайдаем сюжет со связыванием шедевром на тему pantyhose-бондажа.

Потрясённый, не замечая ничего вокруг, я вышел из кинотеатра. Свершилось: я влюбился в первый раз в жизни! Но влюбился я скорее не в конкретную девушку, а в абстрактный образ околгоченной и связанной пленницы. Её внешность не имела особого значения, ведь лицо можно замотать или скрыть под маской (так даже лучше, таинственнее). Этот образ я мог примерить на любую понравившуюся мне девочку или девушку...и на себя самого. Теперь я точно знал, что надо делать с руками, когда на мне облегающие лосины без карманов: чтобы руки не мешали, их надо фиксировать верёвками, попросту связать. И ноги, конечно, тоже, ведь нелепо, если верх связан, а низ - нет. И кляп в рот, и чулок на голову! Ну почему я раньше не догадался? Видимо, именно колготки "кавказской пленницы", так похожие на мои прошлые колготки и нынешнее туго обтягивающее трико, замкнули этот контакт. Теперь эти вещи, уже начавшие будить во мне какие-то эротические ощущения, прочно сплелись в моём мозгу с путами, стали обязательной униформой для связывания. Впрочем, и без фильма любовь к подобным предметам гардероба рано или поздно привела бы меня к экспериментам с верёвками. Ведь я уже упоминал об их общей черте: плотном облегании тела. Всё равно я неизбежно пришёл бы к мысли, что такая одежда - аскетическая, максимально простая, не позволяющая скрыть даже форм собственного тела - наиболее подходит именно для связанного пленника. Но до момента, когда я узнал термины pantyhose-bondage и tights-bondage, оставалось ещё 34 года...

Глава 3. Обречённый на связывание.

Итак, из кинотеатра я вышел фетиш-бондажистом. С моим половым органом творилось что-то странное: он как-будто набух, а его потирания о трикотажные плавки стали особенно приятны. Но сексуального удовлетворения во время фильма я ещё не испытал, только жгучий интерес. Мне казалось, что все смотрят на мой пах, и я опрометью кинулся домой.

В комнате, где я жил, у двери стояло старое сломанное трюмо, вернее, его остатки. Но большое зеркало было почти в порядке, только на краях у него сошло серебро. Вернувшись домой, я встал перед зеркалом и принял позу "кавказской пленницы": соединил ноги вместе и заложил за спину руки, словно бы они были связаны, а губы плотно сжал, как будто у меня был замотан рот. Затем я совершил несколько извивательных движений, подражая обретённому идеалу - связанной колготочнице. Сердце бешено забилось и переместилось в пах. По крайней мере, мне так показалось. "Когда бабушка уляжется спать, обязательно попробую" - решил я.

День тянулся до странного долго. Всё это время в моём воображении проносились сцены фильма, но уже с моим участием. То я скручивал очаровательную "кавказскую пленницу", то она меня, а то мы оба каким-то образом оказывались спелёнутыми; пленник мне представлялся то лежащим со скрученными руками и ногами, то ковыляющим за партнёром на обвитой вокруг талии верёвке-поводке, с опутанными выше колен бёдрами, так, что мог делать только маленькие шажки на полусвязанных ногах. Надевание пут я воображал то насильственным, с наваливанием на партнёра и его осёдлыванием, то добровольным, например, совершаемым на спор или под каким-нибудь фантастическим предлогом. И я даже не мог определить, какой из всех вариантов привлекает меня больше. Попробовать хотелось всё, но особенно поцелуй в путах с последующим затыканием рта. К концу дня эти разнообразные сцены стали складываться у меня в мозгу в целые сюжеты, включающие в себя всевозможные способы вязки, смену ролей участников, а также насильственное и добровольное связывание. Примеряя на себя то образ пленника, то образ связывателя, я как-бы ощупывал бондаж изнутри и снаружи, ощущал его вкус, запах и цвет. Меня словно прорвало. Перед моими глазами как в калейдоскопе мелькали верёвки, кляпы, оплетённые путами ноги в синих колготках, лица с завязанными ртами, спелёнутые извивающиеся тела. А когда меня никто не видел, я сразу принимал позу "кавказской пленницы". Причём связывание мне казалось не унижением, а признанием особой ценности пленника, способом приобщения к идеалу; путы я воспринимал как знак принадлежности к какому-то особому, привилегированному классу людей - славному племени Связанных -, которые могут не утруждать себя работой и о которых должны заботиться те, кто их скрутил. "Свя-зать, свя-жу, свя-жешь, свя-жет, свя-жем, свя-же-те, свя-жут, свя-зан-ный" - эхом повторялось у меня в мозгу. Мои тело и душа жаждали пут каждым своим атомом, мне не терпелось как можно скорее испытать в реальности это чудо: связывать и быть связанным.

Глава 4. В объятиях верёвок.

До одиннадцати часов я еле дотерпел. Наконец бабушка уснула. Я запер дверь на засов и достал приготовленные заранее принадлежности: найденный в комоде со старым тряпьём чулок с дыркой во всю пятку и несколько мотков бельевой верёвки, которой мы паковали тюки при переезде. "А сейчас мы тебя, пленничек, свяжем" - шёпотом сказал я сам себе, произнеся последнее слово с особым смаком. Первым делом я заткнул себе рот носовым платком и крепко замотал чулком лицо почти до самых глаз. Дышать стало труднее, но мне это даже понравилось. В висках запульсировала кровь, а приятное покалывание в половом органе стал таким сильным, что я пришёл в замешательство: ничего подобного я раньше не испытывал. Я сел на кушетку и трясущимися руками стал связывать себе ноги. Но как только на них лёг первый виток верёвки, я весь как-будто вспыхнул от неведанного доселе чувства. Мне показалось, что мой пенис превратился в распускающийся тюльпан. Он напрягся и выпрямился во всю длину, но тугие плавки и узкие лосины не давали ему встать, удерживая параллельно туловищу. Я обалдело уставился на свои встопорщенные лосины. Поначалу я даже не понял, что это там развернулось как смотанный шланг, по которому вдруг пропустили воду. А в следующий миг я выгнулся всем телом, и оргазм накрыл меня с головой. На моё счастье тогда он ещё не сопровождался эякуляцией. Полежав с минуту, я размотал лицо, вынул кляп и освободил ноги, которые связать-то толком не успел. Затем я разделся и лёг в кровать, но ещё долго не мог заснуть, думая об этом странном приключении.

Лёжа утром в постели, я почувствовал, что дотрагивания до пениса через трикотажные трусы и его потирания о них при определённых движениях снова заставляют его набухать и доставляют удовольствие. А натягивание "пленнического" трико немедленно вызвало эрекцию. Видимо, вчерашней разрядки было недостаточно для полного снятия напряжения. С сожалением я снял наряд пленника и облачился в обычные мешковатые штаны. Я понял, что никогда больше не смогу публично носить волшебное трико; теперь оно предназначалось только для игры в Связанного, теперь ношение подобной одежды без пут представлялось мне вопиющим извращением. Я уже знал, что вечером меня примет в свои объятия Её Величество Верёвка. На этот раз я готовился серьёзно. Сначала я решил усовершенствовать кляп. Чтобы носовой платок не пропитывался слюной, надо было поместить его в непромокаемую оболочку. Может, завернуть в полиэтилен? Нет, не то. Мозг работал лихорадочно и уже через час выдал решение, на которое в других условиях ушёл бы месяц. Я добежал до железнодорожной станции, где был магазинчик канцелярских товаров. Там я купил маленький воздушный шарик. С помощью карандаша я запихал в него носовой платок, а отверстие стянул ниткой. Получился отлично сидящий во рту непромокаемый кляп правильной продолговатой формы. Знали бы люди, насколько приятнее вместо пустой болтовни сжимать дёснами упругую затычку! Затем я заперся у себя в комнате и натянул на голову до самой шеи чулок, которым вчера заматывал себе рот. Нитками я перетянул чулок на макушке и отрезал лишнюю часть. Теперь вся моя голова была плотно обтянута. Очень осторожно, по очереди, я прорезал в чулке дырки для глаз, а потом долго и старательно обмётывал края отверстий. Маска получилась великолепной, выплюнуть находящийся под ней во рту кляп не было никакой возможности; она приятно щекотала лицо и словно бы отгораживала от внешнего мира. В наголовнике я сразу почувствовал себя увереннее и раскованнее.

Вот снова вечер. Я заперся у себя, а приятные мурашки уже бегут по телу. Я облачился в узническое трико, заткнул рот кляпом и натянул на голову маску. Специфический запах ударил мне в ноздри - пьянящий запах СВЯЗЫВАНИЯ. Меня переполнило странное упоительное ощущение, что я приобщаюсь к чему-то недозволенному, запретному и поэтому особенно притягательному, к чему-то недоступному другими средствами, к чему-то противоположному мне, но не враждебному, а наоборот, дополняющему и обогащающему меня. И стыд, томительный стыд от того, что наряд Связанного я надел незаслуженно, ибо пока я не был в путах. И ликование от того, что сейчас это досадное недоразумение будет устранено. Я почувствовал, что превратился даже не просто в пленника, а в заготовку для обмотки верёвками, в полуфабрикат для вязки. Оставаться в позорном неупакованном виде было противно всему моему естеству. Мне не надо было заламывать руки, они сами всё время норовили оказаться за спиной, а ноги при первой же возможности прижимались друг к другу. Благодаря вчерашней разрядке мои ощущения теперь не были такими сильными, зато я мог тоньше их прочувствовать. Мой член опять стал напоминать разбухшую сосиску, но это меня уже не смутило. Я принялся за ноги. Сначала я просто обвил их по спирали, однако этот способ вязки показался мне плохим: при шевелении ног верёвочные кольца спадали. Чтобы этого не происходило, приходилось затягивать путы очень туго, что было болезненно. После ряда экспериментов я пришёл к выводу, что надёжнее располагать витки вплотную один к другому. Так я связал себе ноги в щиколотках и в бёдрах выше колен. Получилось очень неплохо. Но как связать самому себе руки? Я сделал на верёвке петлю, накинул себе на плечи и попытался обвить туловище ещё свободными руками, постепенно прижимая их к телу верёвкой. Естественно, ничего не получилось. Тогда я прикрепил свободный конец верёвки к дверной ручке и, стараясь не шуметь, отодвинулся так, что верёвка натянулась. Затем я стал потихоньку вращаться на связанных ногах вокруг своей оси и, сохраняя натяжение верёвки, двигаться к двери. В результате мои руки оказались довольно плотно прихвачены к туловищу верёвкой, но, когда я свободными пальцами отвязал её конец от ручки, она тут же ослабла и свалилась. Я был готов зареветь от обиды. Ну что это за пленник, у которого руки не скручены как следует? Я чувствовал, что сойду с ума, если сейчас же не буду связан. Закрепив верёвку на запястье левой руки, я стал пальцами обвивать каждое запястье, укладывая витки "восьмёркой". Оставшийся конец верёвки мне удалось пропустить между запястий, несколько раз обернуть вокруг основных витков и затянуть. Это уже сделало меня похожим на пленника, но всё же руки, связанные спереди - это не то: ими можно задрать маску и вынуть кляп, ими можно развязать ноги. И вот меня осенило: надо использовать для вязки рук две верёвки. Я освободил запястья и начал снова. Сначала я закрепил одну из верёвок на левой руке чуть выше локтя. Не отрывая плечи рук от корпуса и используя практически свободные предплечья и кисти, я стал прикручивать к телу руки выше локтей по схеме, напоминающей упомянутую "восьмёрку": сначала обвивал одну руку, затем пропускал верёвку перед грудью, обматывал другую и, пропустив верёвку за спиной, возвращался к исходной руке. А чтобы не терялось натяжение, я перехватывал свободным концом путы между руками и туловищем. Оставшийся конец верёвки оказалось довольно легко закрепить за стяжку между левой рукой и туловищем. Ну а второй верёвкой я уже испробованным способом опять связал себе запястья, но на этот раз за спиной. Я торжествовал: со стороны было трудно догадаться, что я вязал себя сам. Будильник показывал два часа ночи, когда живое трико было упаковано по всей форме. И вот я лежу на кушетке весь обвитый верёвками, в наряде пленника и в маске, с кляпом во рту. Теперь я мог полностью сосредоточиться на своих ощущениях. Они были неописуемы! Связанный по рукам и ногам, я перешёл в какое-то новое качество. Я был готов взлететь, словно верёвки превратились в крылья. При этом я обнаружил, что исчезло неприятное чувство наготы, досаждавшее мне при ношении слишком неощутимого трико, которое я вообще воспринимал как часть себя. Решение мучившей меня проблемы было найдено, теперь ощущение реальной одежды давали мне путы. Но самым невероятным было то, что это ощущение имело явно сексуальный характер. Дело было вот в чём. Обтягивающее трико совершенно не стесняло меня, но для моего взбунтовавшегося члена оно играло роль пут. Верёвки же сделали пленником меня самого. Таким образом, трико и верёвки слились в одну плотно облегающую оболочку, надёжно держащую мои руки, ноги и половой орган. Цепкую хватку пут уже невозможно было отделить от упоительного массажа члена упругой тканью. При этом удовлетворение я испытывал сразу всей поверхностью кожи! Моя одежда, и так довольно условная, казалось, совсем исчезла, - она превратилась в проводник, по которому сладостное ощущение из паха распространялось по всему телу, и в конце концов она сама стала этим ощущением. Благодаря гольфам и маске эрогенной зоной стали даже пальцы ног и лицо. Трикотажно-верёвочный кокон, охвативший меня всего, обладал ещё одним замечательным свойством: удерживать энергию, которая раньше рассеивалась при жестикуляции, хождении, разговоре. Затычка во рту, словно закрытый клапан парового котла, не давала бушующему во мне огню вырваться наружу. Между колбаской кляпа и вздыбленным пенисом установилась странная взаимосвязь: один выпячивался под маской, а другой - под лосинами; мне казалоссь, что мой рот соединился с пахом, замкнув какую-то цепь. Я почувствовал в себе неведанную ранее силу. От моей расхлябанности не осталось следа, я ощущал себя подтянутым и собранным. И в то же время раскованным как никогда. И, о чудо, начисто исчез мой извечный комплекс неполноценности. Поскольку у меня было спелёнуто всё, что только можно спеленать, я, пожалуй, впервые в жизни почувствовал себя полноценным, пусть это и была полноценность узника. Интересно, что продолговатый бугор на лосинах, выглядевший неприлично при свободных конечностях, теперь казался мне совершенно естественным и даже необходимым. Ведь теперь вся моя фигура своими очертаниями напоминала этот обтянутый трикотажем валик. И валик этот впервые осознавался мной как мужское достоинство; я мог бы не стесняясь потереться им о девчонку, если таковая была бы рядом. Что не дозволено быку, дозволено связанному. А невозможность дотронуться руками до этой нахальной выпуклости только придавала ситуации пикантность. Все условности исчезли, я чувствовал себя по-настоящему свободным. Отстранённость от внешнего мира, возникшая ещё с надеванием маски, стала почти абсолютной из-за связанных рук и ног. Всё кругом сделалось недоступным, а потому таинственным. Однако эта таинственность не страшила: гибкая, но прочная оболочка, в которую я оказался затянут с головы до ног, создавала иллюзию защищённости и придавала уверенность. Я был словно бы вещью в себе, наедине со своим наслаждением. Мне стало необыкновено уютно, будто из суетного мира я попал в материнскую утробу. Даже тревога была приятной. Я очень осторожно встал с кушетки . От потирания члена о лосины меня трясло, я испытывал жгучее удовольствие. Работая одними ступнями, я бесшумно подобрался к зеркалу. Масштаб произошедшей со мной метаморфозы поначалу не позволил мне узнать себя в этой странной синей гусенице. Но как же мне понравился мой новый неповторимый образ! Впрочем, не такой уж новый; этот оплетённый путами человек-трико и был моим истинным "Я", сбросившим всё чуждое и наносное. Как прекрасно быть Связанным, быть самим собой! Я вертелся перед зеркалом как кокетка в новом платье, пока опять не испытал оргазм.

Глава 5. Игры в фетиш-бондаж.

Два дня я не думал о связывании. На третий день я, словно случайно, погладил член через трусы и снова почувствовал в нём электрическое покалывание. Как под гипнозом я подошёл к ящику с бельём и достал волшебное трико. Мне непреодолимо захотелось совершить с этим похожим на колготки нарядом своеобразный половой акт: натянуть его на себя и оживить его, придать ему форму человеческго тела, стать пленником этой гибкой оболочки и слиться с ней. А как только это было сделано и условные трикотажные путы спеленали мой член, я ощутил острейшее желание быть скрученным уже настоящими верёвочными путами. Хотя с точки зрения чистого обездвиживания верёвки, наверное, уже были формальностью: казалось бы, неощутимо тонкий и эластичный "связывальный комбинезон" вдруг обрёл такую силу, что сам по себе мог удерживать мои конечности в соответствующем статусу пленника положении. Словно одушевлённое, трико ловко и неумолимо вязало меня собой, чтобы став мной, самому попасть в бондажную паутину. Так я стал заниматься фетиш-бондажом через каждые два - три дня. Этот процесс почему-то ассоциировался у меня с трансформацией бабочки обратно в гусеницу с той лишь разницей, что по отношению к себе именно такой порядок я считал эволюцией от несовершенной формы к совершенной. Из меня как-бы рождалось новое существо, специально приспособленное для удовлетворения половых потребностей. И каждый раз я не переставал удивляться этой волшебной метаморфозе: превращению верёвок в одежду, одежды в путы, а обычного мальчишки в таинственного Связанного. Освобождение от верёвок я воспринимал как раздевание, испытывая при этом стыд и дискомфорт. Приобщение к фетиш-бондажу изменило не только меня, но всё вокруг. Мир стал каким-то головокружительно насыщенным, полным нюансами и неожиданностями. Ничего не значащие раньше детали вдруг приобрели смысл, предметы поведали свою скрытую сущность. Например, кушак на талии у продавщицы мороженного, скакалка у играющей на улице девочки, бельевая верёвка во дворе - всем этим можно СВЯЗАТЬ! Или гамак во дворе соседнего дома - в него можно замотать пленника как в сеть. А этот холщовый мешок на ящиках у продуктового магазина! Его можно надеть пленнику на голову и плечи, чтобы прижатый путами к телу, он принял его форму. А этим яблоком можно заткнуть рот как кляпом. Или наше старое кресло. К нему ведь можно пленника привязать: руки к подлокотникам, а ноги к ножкам. А вот на табуретку его лучше посадить верхом и привязать ноги к боковым перекладинам или связать вместе под табуреткой. А на кушетке узник будет хорошо смотреться лежащим на животе со связанными вместе руками и ногами...За дверью и за забором, в кустах и под окном мне мерещилась прекрасная бондажистка в умопомрачительных тёмных колготках, караулящая меня с верёвками наготове. Или наоборот, беспечно невнимательная и не подозревающая, что сейчас будет скручена. Когда я гулял в поле или по берегу Финского залива, я не мог отделаться от ощущения, что она идёт рядом, и наши связанные за спиной руки соединяет верёвка. И пусть бы у нас были заткнуты рты, пленникам в связке не нужны слова, - мы поняли бы друг друга по взглядам. В кино на "Кавказскую пленницу" я ходил недели две, пока этот фильм там показывали. Перед сеансом я торжественно облачался в наряд пленника, а чтобы не был виден бугор, образовавшийся на моём трико в самом неподходящем месте, сверху я надевал обычные штаны. Хотя билеты я покупал с максимально равнодушным видом, мне всё казалось, что кассирша знает мою тайну. Вскоре я выучил фильм почти наизусть и заметил, что он буквально пропитан бондажной символикой. На верёвке Нина карабкается по скале, эту верёвку она распутывает в следующем кадре, когда учит Шурика залезать в спальный мешок; с верёвкой она подбегает к краю обрыва, чтобы спасти его. Потом её саму тащат засунутой в спальный мешок (чем не мумификация - кстати, тоже восхитительная сцена!). В сумасшедшем доме на Шурика надевают смирительную рубашку. Я не говорю о том, что верёвка фигурирует на экране с самого начала погони вплоть до спелёнывания. А какой великолепный образец предбондажной игры мы видим в эпизоде, когда красотка с верёвкой в руках отступает от преследователя, строя глазки и щёлкая зубами! Не связать такую даже для небондажиста было бы очень странным, а для нашего брата - и вовсе преступлением. В играх с путами прошло всё лето - настоящее пиршество связывания. Радость омрачало только отсутствие партнёрши.

Глава 6. Грёзы о путах.

По возвращению в город всё изменилось. Как я уже сказал, мы жили в одной комнате, так что о занятиях бондажом не могло идти никакой речи. Лишь изредка удавалось улучить момент, когда никого не было дома. Да ещё иногда я, ссылаясь на холод, надевал перед сном трико, а потом под одеялом украдкой спутывал себе ноги кушаком. Я стал заниматься в туалете онанизмом, воображая себя Связанным. Вскоре это осталось единственной утехой, поскольку из костюма пленника я быстро вырос. А тут и эякуляции начались. Пришло время, когда в нашем классе мальчики и девочки стали поглядывать друг на друга, читать книжки "про любовь". По рукам пошли порнографические фотографии из иностранных журналов. И тут я обнаружил, что голое женское тело меня совершенно не интересует, а половой акт и вовсе вызывает отвращение. Меня заводило лишь связывание. Причём только если бы на мне и на партнёрше были колготки или обтягивающее трико. Эти предметы одежды в сочетании с путами, подобно натрию и воде, сразу давали бурную реакцию. Никакие ласки нагого полового члена не возбуждали меня так, как его щекотание упругой материей при шевелении опутанного верёвками тела. Даже простое упоминание слов, обозначающих мои фетиши, заставляло меня вздрагивать и напрягаться. А услышав сочетания "связать свитер" или "связать носки", я несколько секунд соображал, при чём тут свитер и носки. Объявления о курсах макраме вселяли в меня тоску пополам с яростью: ну какой интерес оплетать верёвками бездушный цветочный горшок, неспособный поблагодарить за это? Моё замысловатое пристрастие иногда доставляло мне немалые хлопоты. Например, на уроках физкультуры. Обычно проходившие в спортзале, они не были для меня в тягость, - на них мы все носили спортивные трусы, а голые ляжки одноклассниц меня нисколько не волновали. Но когда ранней осенью и поздней весной физкультурные занятия переносились во двор, они становились для меня пыткой, ведь приходилось надевать спортивный трикотажный костюм. Правда, его я уже не ушивал, да и некомплектным он был без маски, но определённый эффект всё же производил. И совсем невозможно было смотреть на девочек, щеголявших как влитые в плотно облегающих синих и чёрных трико (мысль об ушивании "треников" пришла в голову не только мне; это сейчас купить лосины - не проблема, а тогда девчонки, чтобы похвастаться фигурой, тоже прибегали к этой уловке). А если при этом мой взгляд падал на верёвочную скакалку или волейбольную сетку, приходилось нагибаться и делать вид, будто я зашнуровываю кеды. У такому же результату вело закладывание рук за спину, соединение ног или усаживание в какой-либо из "связывальных" поз. Мои движения были очень скованными и немудрено, что на таких уроках физкультуры я получал одни двойки и тройки. Бешеное сердцебиение вызывал у меня просмотр по телевизору соревнований конькобежцев. За такой как у них облегающий комбинезон с капюшоном я отдал бы всю свою коллекцию марок. Правда, связывать меня всё равно было некому. Невероятно возбуждал меня и балет, особенно такой, где танцовщицы тоже облачены в милые моему сердцу трико. Но опять цепь чудных ощущений не замыкалась: отсутствовал ещё один обязательный её элемент. Эх, если бы обладательницы ставшей моим фетишем одежды были связаны, если бы я был среди них! По многу раз перечитывал я найденные в книгах эпизоды связывания, но там не хватало уже другой обязательной составляющей: наряда в обтяжку на узнике. А что если поступить в цирковое училище, конечно же, на эскапалогиста? Тут тебе и обтягивающее трико, и путы - красота! Да только не учат сейчас этому, хоть тресни. В голове у меня зрел безумный план поспорить с какой-нибудь девочкой или даже взрослой женщиной, что я умею освобождаться от любых верёвок. Поспорить на повторный плен, мол, если не сумею развязаться, то она опять сможет меня скрутить. А почему я в трико? Да чтобы одежда не мялась! Но как перевести разговор на заветную тему связывания, как и партнёршу нарядить в такой костюм, где уединиться? И чем объяснить, что у меня член стал как палка? Оценивая представительниц противоположного пола, я прежде всего смотрел на их ноги. Присутствие на ногах непрозрачных тёмных колготок одновременно возбуждало и раздражало меня: я тут же представлял, насколько сексапильнее они смотрелись бы без юбки, но с путами. Ох, как трудно вести разговор, когда в воображении собеседница, скинув платье и заставив меня натянуть такие же колготки, скручивает по рукам и ногам или сама лежит рядом со мной крепко спелёнутая с кляпом во рту. Сколько раз из моей груди чуть не вырывался крик: "Если не хочешь быть пленницей, то меня-то неужели трудно связать? Или ты часто делаешь это? Или ты каждый день видишь скрученных парней в колготках или трико и с чулком на голове? Неужели тебе не надоела однообразная жизнь? Неужели тебе не хочется почувствовать себя сильной и смелой рядом с собственноручно обездвиженным пленником, беспомощно дёргающимся и мычащим? Стань повелительницей моих рук и ног, стань доброй феей с верёвкой вместо волшебной палочки! Преврати меня в Связанного, и во всём мире не будет более благодарного тебе существа, чем этот обвитый путами человек-чулок! Я могу быть смирней овечки, а могу посопротивляться и проявить норов, - как пожелаешь. Только свяжиии!" Кто знает, может какая-нибудь согласилась бы поиграть со мной в фетиш-бондаж. Но проклятое благоразумие брало верх, и эта мольба застревала у меня в горле.

Глава 7. Страна Связанных Фетишисток.

Малейшей зацепки было достаточно, чтобы перед моими глазами возникли самые невероятные сюжеты связывания. Вот молодая учительница физкультуры в плотно облегающих рейтузах оставляет меня после уроков на дополнительное занятие. Я одеваюсь надлежащим образом (для гимнастических упражнений трико в обтяжку подходит как нельзя лучше) и захожу в зал. Там я замечаю нескольких связанных по рукам и ногам школьниц, лежащих рядком на матах. "Мне надоело делать вам замечания. Теперь неслухов буду связывать", - поясняет преподавательница. Я начинаю делать упражнения, но постоянно отвлекаюсь, глядя на превращённых в рулеты девочек. В наказание учительница присоединяет меня к компании связанных и уходит. Мы же в её отсутствие устраиваем кучу малу, - со скрученными руками и ногами она становится ещё интереснее. Неожиданно входит физкультурница: "Так вот чем вы занимаетесь без меня, вязанки бесстыжие! Останетесь связанными до вечера. Ну-ка, открыть всем рты, сейчас кляпы вставлю!" Урок возобновляется, но упражнения мы выполняем в путах. Занятие бондаж-физкультурой длится до вечернего закрытия школы. Постепенно учительница меняет гнев на милость, но развязывает нас лишь на переменах. Так, опутанные верёвками, мы участвуем в различных соревнованиях и играх. Это всем настолько нравится, что на следующем занятии мы упрашиваем училку скрутить нас с самого начала. "На первый-второй рассчитайсь! - командует она и раздаёт верёвки. - Первые номера вяжут вторых, потом поменяетесь." Под её руководством мы учимся спелёнывать друг друга; теперь наказанием за плохое поведение служит отстранение от связывания, а затыкание рта приравнивается к отличной отметке. Или пионервожатая Татьяна, неизменно носящая тёмно-синие колготки и прозванная за это Синим Чулком, приглашает меня к себе домой для репетиции новогоднего маскарада. "Я придумала нарядить тебя моим двойником. Думаешь, я не знаю, как вы меня за глаза зовёте? Так пусть на маскараде будут два Синих Чулка. И маски у нас будут из таких чулок: пусть все гадают, где я, а где ты. Вот примерь колготки и водолазку. Да маску не забудь. Ну а юбку наденешь эту", - говорит она и не смущаясь снимает юбку, оставшись в колготках и кофточке. "Что уставился? Я же не голая. Надевай!" Я подыгрываю и для порядка отнекиваюсь, однако переодеваюсь и даже натягиваю маску-чулок с отверстиями для глаз. Всё сидит великолепно, но я говорю, что юбка мне не подходит. Я её снимаю и делаю вид, что опять хочу надеть свою одежду, но вожатая останавливает меня: "Погоди, я одолжу юбку у подруги. А чтобы ты не сбежал, пока я хожу за ней, я тебя свяжу и рот заткну. Так надо. Тебя когда-нибудь вязали? Нет? Тем более надо попробовать, ты мне ещё спасибо скажешь. Да не бойся, пионерка связанного не обидит. Смотри, какие чудные верёвочки я для тебя припасла. Руки за спину!" Уже не скрывая воодушевления, я подставляю своё тело под верёвки. Без спешки, но очень ловко вожатая спутывает мне руки, прикручивает их к туловищу; маску на моей голове она задирает, вставляет в рот затычку и снова натягивает на него покров. Затем она отходит на шаг, придирчиво смотрит на стоящую перед ней нейлоново-верёвочную инсталляцию и добавляет ещё один штрих: поверх маски обматывает мне рот верёвкой свеху и снизу выступающего кляпа, делая его ещё заметнее. "Молчание - золото, - говорит она. - А ты молодец, пять баллов за примерное поведение. Пожалуй, надо тебя наградить." Любительница колготок и верёвок достаёт из шкафа белые полупанталончики, скорее даже трусы, и натягивает на меня. Трикотаж, плотно облегающий тело поверх нейлона, добавляет к гамме моих чувств новые оттенки. "Садись на кровать, СВЯЗАННЫЙ! Ноги вместе." Я сажусь, вытягиваю околгоченные ноги и с очевидным удовольствием наблюдаю, как эта стройная веснушчатая девушка с задорной чёлкой покрывает их паутиной пут. После доведения меня до кондиции я совершаю несколько нарочитых дёрганий и извиваний, словно пытаюсь сбросить с себя верёвки. Но быстро прекращаю, показывая, что связан надёжно и никакой возможности освободиться у меня нет. Моё яростное мычание переходит в бессильное помыкивание и затихает. Вожатая смотрит с одобрением, потом садится рядом и обнимает за плечи. "Я за тобой уже много времени наблюдаю. По тебе верёвка давно плакала. Сам посуди: руки-ноги торчат, как грабли. Теперь совсем другое дело, приятно смотреть. Тебе только связанным и быть. Что, нравится?" Я киваю головой и утвердительно мычу. "Хочешь, чтоб я тебя и дальше скручивала?" Я опять с готовностью киваю. "А ты правильно от юбки отказался. Без неё красивее и удобнее, я дома её никогда не ношу. А вот без колготок тебе нельзя, - не люблю штаны. И без пут нельзя. Теперь ты тоже Синий Чулок, только Связанный." Затем вожатая встаёт и берёт со стола фотоаппарат. "Сделаю фотки на память. Никто тебя не узнает, ты же в маске." Она велит мне принимать разные позы и делает серию снимков. После этого меня ждёт новый сюрприз. "Верёвки не жмут? Давай, массаж сделаю" - говорит вожатая и начинает массировать меня, будто бы ненароком дотрагиваясь до обтянутых эластичным материалом интимных мест. Я извиваюсь и тоже словно случайно касаюсь грудью её груди. Между нами рушится последний барьер, и мы трёмся друг о друга всем телом. Мы катаемся по кровати, как безумные. Юная амазонка то заключает меня в объятия, то осёдлывает, то зажимает мои ноги между своих бёдер. Пионерская начальница держит меня в сладком плену весь день, то освобождая от верёвок, то опять спелёнывая разными способами и фотографируя. При этом она постоянно внушает мне, что это делается для моей же пользы и что такой вид мне очень идёт; имя моё она на это время забывает и называет только Связанным Чулком. Время от времени очаровательная связывальщица забавляется тем, что спускает с меня панталончики и натягивает их обратно только после моего возмущённого мычания. "Таня, а как ты догадалась?", - спрашиваю я перед расставанием. Вожатая улыбается: "Ты, когда в первый раз у меня был, как колготки на стуле увидел, так потом взглядом их и пожирал, будто сам надеть хотел. А помнишь, как мы репетировали Сказку о мёртвой царевне и о семи богатырях? Когда ты дошёл до слов "Крепко связаны ей локти; попадётся зверю в когти...", у тебя голос другим стал и глаза засверкали. Ну а когда я для проверки завела речь про фильм "Кавказская пленница", ты аж в лице переменился и задрожал. Я сразу всё поняла. Когда опять "пленницей" стать захочешь, не ходи вокруг да около, а так прямо и скажи: "Тётя Таня, свяжи меня, Синего Чулка!" Или староста нашего класса Ира, не переодев после занятий физкультурой туго обтягивающее уже оформившуюся фигуру трико, подходит ко мне. "Скоро у нас в школе будет "Зарница" (была в то время такая военно-патриотическая игра). Вдруг мы захватим в плен кого-нибудь из Б-класса? Пленника придётся связать, а никто из нас этого не умеет. Давай хоть друг на друге потренируемся." "Отличная идея, - подхватываю я, - но как ты свяжешь пленного в одиночку, если он сопротивляется? То-то. Надо отработать захват с самого начала. Давай возьмём ещё Марину и Олю. Скажем, я - пленник. Вы втроём валите меня ничком на маты, одна садится на меня верхом и удерживает мои руки за спиной, другая тоже садится на меня и зажимает мои ноги у себя между ног, чтобы не трепыхались, а третья затыкает рот и вяжет. Пленниками будем по очереди. И ещё. Если пленников будет несколько? Значит, надо отработать их конвоирование в связке. Вот смотри: стреноженные пленники выстраиваются в затылок, у всех руки за спиной; длинная верёвка закрепляется на руках первого, пропускается между ног второго и закрепляется на его руках, то же делаем с третьим. Для смеха можно и бёдра связать, пусть семенят. А ещё можно пленников друг с другом связать, например, спиной к спине или руки одного к ногам другого. Да мало ли что ещё можно придумать!" Пришедшая в восторг от моих предложений Ирка идёт договариваться в учительскую о предоставлении нам спортзала для подготовке к игре, а я бегу домой за верёвками. Верёвок беру полный мешок, чтоб хватило на всех. А в спортзале меня уже ждут три подруги. Дверь запирается от посторонних глаз, и с криками "вяжи его!" девочки наваливаются на меня и заламывают за спину руки. Я вовсю рыпаюсь, но не тут то было. Вскоре властная и напористая Ира навязывает роль пленниц Марине и Ольге. Навязывает в прямом смысле - с помощью пут. Я-то с самого начала был уверен, что наша староста, любящая покомандовать, на мне не остановится. И это здорово, - при групповом связывании эффект вырос бы в геометрической прогрессии. Ну а во время самой "Зарницы" я бы взял в плен Любу из параллельного Б-класса. Высокая Люба, стройная. И большая модница. На спортивные занятия во дворе она приходит в тёмно-синих трикотажных лосинах, закатанных выше коленей. А под лосинами - чёрные нейлоновые колготки. Колготки дефицитные, просто так не купишь. Вот Люба и форсит. Ну а мы втроём - я, Маринка и Оля - разведчиками будем; для пущей важности на головы чулки натянем. Попалась, голубушка! Сейчас мы тебя отведём в подсобку за спортзалом, где старые маты лежат. А что это за матами спрятано? Мешок с верёвками, - вот кстати! Или нет, лучше так: чтобы всё было по-честному, бросим жребий, кому быть в плену. Или Любе у нас, или нам всем троим у неё. Надо же, пленниками нам выпало быть! Что ж, веди нас, Любаша, в подсобку и вяжи покрепче. По рукам нас и по ногам. Да затычки не забудь...

Но реальность быстро опускала меня на землю. Физкультурница наказывала меня не желанными путами, а двойками, а недогадливой пионервожатой никак не приходило в голову нарядить меня Синим Чулком и в таком виде связать. И "Зарница" обходилась без связывания (тогда на кой чёрт она была нужна?). Неудовлетворённое желание подстёгивало мою фантазию по нарастающей, и скоро сцены из "Кавказской пленницы" и воображаемых сцен с ученицами нашей школы стало недостаточно. И вот моё воображение создало целую страну, населённую хорошенькими нестареющими девушками, одетыми исключительно в плотно облегающие всё тело нейлоновые и хлопчатобумажные трико. По образцу Мюзидоры трико состояло из колготок и верхней части. Эта страна шла в ногу с прогрессом, и со временем на смену чистым нейлону и хлопку там пришли ещё более эротичные материалы из смеси нейлона, хлопка, лайкры и эластана. Каждую понравившуюся мне девочку или молодую женщину я поселял в этой стране. Нашлось в ней место и обаятельной Наталье Варлей, и загадочной французской кинодиве, и строгой физкультурнице, и пионервожатой, и многим, многим другим. Моё путешествие в страну трико, колготок и верёвок обычно начиналось с того, что на окраине столицы - города Связаннограда - меня задерживала страж порядка. Задерживала как подозрительную личность и возмутителя спокойствия, ведь в стране фетиш-бондажа я был единственным парнем. Поверх обязательного чёрного наряда на правоохранительнице были белые трусы в обтяжку - отличительный знак, дающий право связывать кого угодно даже без объяснения причины (такую униформу придумал, конечно, я). На роль первой встреченной фетиш-бондажистки я выбрал шуструю младшеклассницу из нашей школы, ибо есть какой-то особый шик, особая пикантность в том, что тебя, высокого и уже начавшего брить усики юношу стреноживает малявка, пигалица. Да ещё при этом отпускает шуточки насчёт полезности верёвок и насчёт связывания непослушных мальчишек как барашков. Да спрашивает ехидно, что это за шишка у тебя под колготками. Да по ягодицам слегка шлёпает, чтоб стоял смирно. А ты в ответ помыкиваешь и пофыркиваешь возмущённо, как заарканенный мустанг, гневные взгляды бросаешь и плечами дёргаешь. Мол, я тебе, соплячка, даю вязать меня только из уважения к порядкам. Конечно, ты негодуешь только для вида, чтоб польстить связывальщице. Ведь ей нравится укрощать строптивца. Но чем больше ты становишься похож на портновский манекен, тем делаешься послушнее. И глаза твои горят уже не гневом, а страстью и восторгом от приобщения к чуду связывания. И ты не в силах понять, как, в какой момент из тебя получается настоящий пленник. Вот ты только подчинился команде и открыл рот, чтобы его закляпили. Ещё секунду назад ты видел предназначенную тебе затычку, а она уже у тебя во рту. Считаешься ли ты после этого Связанным? Ведь затычка - тоже путы, только для рта. И её нахождение в нём почему-то кажется тебе совершенно естественным. Но руки твои ещё свободны. Ещё можно вынуть кляп и убежать, но ты почему-то опять подчиняешься и закладываешь руки за спину. Ты подчиняешься даже не человеку, а сверхъестественной силе, воплощением которой стала для тебя связывальщица. Ты словно хочешь узнать, насколько близко ты можешь подойти к какой-то невидимой черте. И вот первое прикосновение верёвки, заставляющее тебя поёжиться от неожиданно приятного озноба. Сейчас путы ещё можно сбросить. А ещё через мгновенье? А ещё? Вот кисти рук скручены; кляп уже не вытащить из-под маски, остаётся только слегка его покусывать и посасывать как соску. Словно гора сваливается с твоих плеч. Ты связан! Но руки пока не прикручены к торсу, их можно отвести далеко от него, локтями можно двигать. Таких здесь называют недовязанными. Вдруг твоё сердце замирает: почему прикасания прекратились? Неужели остановимся на этом? Нет, просто связывальщица брала новую верёвку и теперь колдует над твоими локтями. Сантиметр за сантиметром верёвка преображает твоё тело, как будто счищая с него какую-то шелуху и наделяя его своей прочностью. А вот и локти прихвачены крепким верёвочным корсетом, и этот корсет слился с облегающей тебя эластичной тканью. Всё! Твои руки словно прирасли к туловищу. Где руки, где туловище, где упругое трико и гибкие верёвки? Не понять, - все они словно растворились друг в друге, стали единым целым. Это новое ощущение настолько дурманит своей необычностью, что ты почти впадаешь в транс. Конечно, совсем потерять руки - не дай бог! Тут важно именно ощущать их, но одновременно ощущать невозможность ими пользоваться. Невозможность прикрыть ими мужской член, беззастенчиво оттопыривающий колготки в тщетных попытках освободиться из их плена. Он так же связан, как твои руки, как твой рот. Он такой же пленник, как и ты. Или скорее ты как он. Ведь он был спелёнут твоими узническими колготками раньше рта и раньше рук. От избытка чувств ты готов кататься по земле и извиваться, да только с несвязанными ногами разве поизвиваешься по-человечески? А юная бондажистка смотрит на тебя снисходительно-сочувственно и всем видом показывает, что вовсе не хочет оскорбить тебя как пленника тем, что не связала нижние конечности. Просто не тащить же ей тебя на себе. Конечно, можно связать хотя бы бёдра, но идти далековато; вот придём куда надо, там скрутят по полной программе. И наконец девчонка с довольной улыбкой ведёт тебя на верёвке, стреноженного и покорного. Ох, обожаю слово "стреножить"! Оно значит, что ты уже млеешь от пут на руках и кляпа, но ещё больше млеешь от предвкушения сладостного момента, апофеоза бондажного действа, когда тебя приведут в место назначения и начнут вязать ноги. Ибо ты уже поймал себя на мысли, что ты гордишься своими путами и их отсутствие на ногах воспринимаешь как позор. И одновременно со своеобразной гордостью узника тебя охватывает необъяснимый стыд. Такой жгучий, но в то же время упоительный стыд, должно быть, испытывает красавица мусульманка, когда с неё сорвали паранжу. Небондажисты пусть даже не пытаются понять это щекочущее нервы чувство двойственности: ты уже по праву носишь звание Связанного, но ещё не спелёнут полностью, то есть неполноценен в этом качестве. Ты ждёшь не дождёшься, когда эта двойственность закончится и молишь, чтобы это случилось не очень скоро. Ведь предвкушение удовольствия само по себе удовольствие. Посторонний подумал бы, что ты стесняешься своего странного вида и своих скрученных рук. Но бондажист знает, что стесняешься ты свободных ног, что желаешь ты не идти как обычные люди ходят на работу или к друзьям, а извиваться как настоящий Связанный. И шажки ты стараешься делать маленькие, и бёдра не очень разводить, словно на них уже есть верёвки. Нет, всё же такая походка может быть только у настоящего Связанного. А стал ты им в тот самый момент, когда натянул на себя связывальный наряд. И то, что тебя сейчас конвоируют - это тоже элемент растянувшегося на долгое время связывания. И даже когда тебя рано или поздно развяжут, даже если ты будешь одет совсем иначе, внутри ты навсегда останешься узником в трико и верёвках. Но тебе уже мало этого осознания. Ты вошёл в раж. Для максимального самоутверждения в роли Связанного тебе как воздух нужны путы на ногах. В моих мечтах их мне надевали в арестантской, где я неожиданно начинал сопротивляться: мычал, пытался вырваться, разводил ноги. Ведь когда, казалось, надёжно связанный и укрощённый пленник вдруг артачится, это придает ситуации очень приятную всем участникам перчинку. На меня тут же наваливались охранницы, и прижатый их телами я смаковал каждый виток верёвки, опутывающей мои ноги. И не было больше сил сдерживать стоны наслаждения... В арестантской меня оставляли до выяснения личности. Там стоял ряд кроватей, на некоторых из которых уже лежали чарующие своей непривычной красотой фантасмагорические существа: человекоподобные пакеты, девушки-сосиски, девушки-гусеницы. Там царила неповторимая фетиш-бондажная атмосфера. Там связыванием был пропитан воздух. Там либо ты вяжешь, либо тебя вяжут, и третьего не дано. И пока бестии в трико делали из меня рулон, несколько пар глаз смотрело на это с теми жадностью и торжеством, какие испытывает связанный пленник при виде превращения в такой же шевелящийся продолговатый свёрток кого-то другого: нашего полку прибыло! Не видел я на свете глаз более выразительных, чем эти обрамлённые маской глаза, перенявшие от закляпенного рта возможность говорить. Для поддержания порядка из нашего числа была назначена старшая, которую мы должны были слушаться; её рот никогда не затыкался, и при необходимости она могла позвать стражницу. На неподчинившхся её требованиям старшая Связанная могла пожаловаться, тогда их скручивали в какой-нибудь неудобной позе или привязывали к кровати. Старшую освобождали первой, когда связанных распутывали для разминки, и она помогала в этом, чтобы дело шло быстрее. Она же помогала стражницам снова вязать задержанных и спелёнывалась последней. Если задержанных было слишком много, и стражницы не справлялись, содержащиеся в арестантской переводились на самообслуживание, то есть разбивались на пары и быстро приводили друг друга в надлежащий вид. После ухода стражниц среди пленниц наступало оживление. Прыжочками они добирались до кровати необычного новичка и начинали беззастенчиво разглядывать, норовили дотронуться до меня всеми частями тела. А старшая Связанная ложилась рядом со мной и объясняла местные законы и правила поведения. Хотя я и так знал их прекрасно, ведь придумал их не кто иной, как я. Так начинались захватывающие приключения, ждавшие меня в Стране Связанных Фетишисток на каждом шагу. Там я то поступал в Институт Связывания, то забредал в странный женский монастырь, в котором монахини в качестве послушания носили путы. Я оказывался то в плену у разбойниц, то в комфортабельной тюрьме с обязательным связыванием узников. Я работал в массажном кабинете, где делал массаж потиранием всем телом о клиенток; излишне говорить, что и я и они перед этим связывались. Был я и воспитателем в пансионе благородных девиц, где вместе с другими воспитательницами учил их уму-разуму с помощью верёвок и кляпов. Но кончалось всегда тем, что взбунтовавшиеся воспитанницы связывали нас. Я участвовал в облавах и сам попадал в них, я конвоировал пленных фетишисток и сам ходил под конвоем, я брал уроки наложения пут у чемпионки страны и выступал в качестве модели на состязаниях по художественному, скоростному и силовому бондажу. Как единственный житель мужского пола я удостаивался высшей чести: спелёнывания самой правительницей - Верховной Связывальщицей - и давал торжественную клятву с гордостью носить надетые на меня верёвки. В этой волшебной стране связывание изучалось в школах, а для связанных издавались журналы мод, устраивались танцы и организовывались спортивные соревнования. Там я увидел бег связанных, прыжки связанных, гимнастику связанных, борьбу связанных и даже женский футбол в путах. Там я узнал, что такое двойной плен: это когда одна связанная фетишистка командует другими. Скрутить там могли по любому поводу и без повода, статус определялся по узору из верёвок на теле, кляп во рту был признаком хорошего тона, а отсутствие маски на голове считалось пощёчиной общественному мнению. Приветствием там служили слова "доброй вязки!" или "хороших пут!", все скамейки и стулья там были приспособлены для привязывания к ним в разных позах, все помещения оборудованы привязями. Вообще, личность без пут сразу вызывала подозрение, таких там именовали беспутными. Поскольку в Стране Свазанных Фетишисток трико и колготки не считались одеждой, для прикрытия "наготы" полагалось как минимум носить обмотанную вокруг пояса верёвку, а над входом в места отдыха и некоторые заведения даже висели таблички: "Только для связанных". И только связанным законодательство этой страны разрешало прилюдно целоваться и заниматься петтингом. Особенно мне запомнился следующий закон ССФ: из постоянно находящихся в помещении лиц связано должно быть максимальное количество с учётом конкретных условий и правил безопасности, но не менее одного. За соблюдением порядка следили надсмотрщицы, и малейшее нарушение норм приличия каралось принудительным надеванием пут. Но в то же время наказанием могло служить и лишение права носить путы, - всё зависело от обстоятельств. Поэтому некоторые фетишистки безуспешно пытались избежать связывания, а некоторые молили о нём. В любом случае, снятие пут означало лишь неизбежность их нового надевания. Контейнеры с верёвками и кляпами стояли там на каждом шагу, и каждую минуту кто-нибудь кого-нибудь спелёнывал: маленькие девочки и пышногрудые крутобёдрые дамы, жеманные барышни и нахальные хулиганки, с согласия и насильно, мягко и жёстко, в одиночку и группой, в городе и на природе. Меня там похищали, переправляли, прятали, освобождали и опять выкрадывали. И вязали, вязали, вязали...Остановить этот ненаучно-фантастический "фильм" можно было лишь поонанировав, но дня через два - три он начинал преследовать меня вновь. И чем больше я предавался бондажным грёзам, тем труднее мне становилось общаться с девушками в жизни. Они чувствовали моё отчуждение и тоже сторонились меня. О своих пристрастиях я боялся даже заикнуться, потому что считал себя сумасшедшим. Ведь в то время всё касающееся даже обычного секса было под запретом, чего уж говорить про фетиш-бондаж!

Заключение. Свяжи меня.

Прошли годы, и я узнал, как называется моя секс-ориентация. После Перестройки, когда появились журналы соответствующего содержания, я окончательно перестал считать себя психом. Но только в 45 лет, когда я получил доступ в Интернет, я обнаружил, какое в мире огромное количество любителей связывания. И не просто связывания, а различных его разновидностей: связывание в костюме из латекса или кожи, связывание в воде, связывание в свитере, связывание в мешке, связывание в меховой одежде, связывание скотчем или плёнкой, связывание цветными верёвками, связывание платками, связывание цепями, связывание с подвешиванием, надевание всевозможных смирительных рубашек, упаковывание в спальный мешок и ещё бог знает что. Нашёл я в этом списке и своё направление - pantyhose-bondage или tights-bondage (в широкой трактовке оно подразумевает использование колготок не только как одежды пленницы или пленника, но и как пут вместо верёвок; вплотную к этому виду бондажа примыкает чулочный бондаж, но он заводит меня гораздо меньше). А ведь я в качестве модели смотрелся бы не хуже! Однако моё ликование было недолгим, поскольку познакомиться с женщиной аналогичного профиля даже через специальные сайты оказалось неимоверно трудно. По крайней мере, в России.

Теперь у меня есть всё необходимое. Когда мне надо снять сексуальное напряжение, я надеваю презерватив и облачаюсь в великолепные плотные чёрные колготки с незаметными швами, чёрную плотно обтягивающую водолазку с длинными рукавами и высоким воротником, чёрную маску из такого же материала. Иногда для гламурности поверх колготок я натягиваю женские белые лайкровые трусы-шорты. Всё это тут же становится мной, я уже пленник, психологически я уже спелёнут. Но узник без верёвок на теле - всё равно, что президент без штанов. Я вставляю себе в рот кляп. Вот очередь доходит до мешочка с мотками верёвки. Я беру их бережно: это верёвки не простые, это моя настоящая одежда. Они ещё свёрнуты как змеи перед броском, но вот-вот они обовьют меня и срастутся с моим покровом. Эластичная ткань и крепкие верёвки - как прекрасно они дополняют друг друга, какое это идеальное сочетание гибкости и жёсткости, мягкости и твёрдости! И как стильно смотрится белое кружево пут на этом чёрном обтекаемом наряде! Наконец начинается торжественная церемония связывания оживших колготок. Внешне вязка по рукам и ногам получается довольно достоверной, но всё же самосвязывание очень уж напоминает онанизм. Найти партнёршу с каждым годом всё труднее. Но я не теряю надежды, что когда-нибудь встречу женщину, которая не покрутит пальцем у виска при виде затянутого с ног до головы в лайкру мужчины и которой я без стеснения смогу сказать: "Свяжи меня".


Пререйти к списку историй