Старшеклассница

Она понравилась ему сразу, как только он её увидел.

Шманок только что пришёл в эту школу, и было 1 сентября, незнакомые одноклассники из его вновь обретённого 9А, общались межу собой, радуясь встрече после каникул, а Шманок чувствовал себя одиноким и чужим. В этом тоскливом настроении он и увидел её впервые, лёгкой походкой направляющуюся к толпе божественно-недоступных одиннадцатиклассниц.

Она сразу ему понравилась. Она сразу ему очень-очень понравилась. Ему нравились её стройность, гибкость и животная сила, сквозившие в каждом движении её тела, ему нравились выпуклые мускулы её бёдер, играющие под обтягивающими шёлковыми брюками при каждом шаге, ему нравилось удивительное совершенство рисунка её могучих оттопыренных ягодиц, ему нравился отчётливо проступающий сквозь тонкую брючную ткань мощный лобок, ему нравился её совершенно плоский загорелый живот с ромбиками брюшного пресса в довольно широкой прорези между нижним краем рубашечки и верхним краем брюк со спущенным поясом, куда, расширяясь, уходила от пупка темная полоса «тёщиного пути», ему нравилась её высокая и тяжёлая грудь, соски которой то и дело проступали сквозь рубашку, ему нравилось её чуть округлое лицо с полными губами, всегда хранящее какое-то жутко бесстрастное выражение, её всегда полуприкрытые верхними тяжёлыми веками равнодушные, словно смотрящие внутрь себя самой глаза…

В тот вечер он дрочил долго и мучительно, кончая и кончая, представляя, как она стоит перед ним на коленях, как покорно клонит перед ним голову, как нежно и послушно берёт в полногубый взрослый рот его детский член…

То, что она тоже обратила на него внимание, он понял только через месяц, в коридоре возле женской раздевалки спортзала. Она только что вышла из раздевалки, невероятно сексуальная в лосинах, не скрывающих ни фигуристой жопы, ни выпуклого лобка, в полупрозрачном топике, обрисовывающем её великолепную грудь, и о чём-то с явной скукой тёрла с одноклассницами. Она не прервала свою речь ни на миг, когда вдруг повернула голову и внимательно посмотрела своими бесстрастными глазами на Шманка.

Почему-то Шманок до смерти испугался. Он мечтал о её взгляде, он жаждал хоть какого-то знака её внимания, но когда удостоился её прямого и недвусмысленного взгляда, ледяная волна ужаса вдруг захлестнула его грудь. Он отшатнулся, словно от удара, и торопливо опустил перед нею глаза. Когда он снова взглянул в ту сторону, там уже не было никого.

В следующий раз он выходил из класса… она полусидела на подоконнике в коридоре напротив двери и… как будто его ждала. Во всяком случае, только что с привычно ленивым и равнодушным выражением лица маникюрящая левую руку, она вдруг подняла привычно полузакрытые томные глаза и вновь обожгла Шманка взглядом, словно кнутом.

Шманок решил, что настала пора показать себя мужчиной. Он замешкался у двери, делая независимый крутой вид и вызывающе глядя на неё снизу вверх, так как она была выше его на целую голову. Девушка ещё некоторое время пополировала свои ногти, потом подняла взгляд опять. На сей раз она скользнула внимательным взором по всему его хрупкому юношескому телу и неожиданно быстро и воровато облизнулась, смочив слюной свои вдруг словно слегка выпятившиеся губы, отчего она стали ещё более блестящими и красными. Это было похоже на то, как мелькает раздвоенный язычок атакующей змеи, скорость была та же: миг – и она вновь со скучающим видом опустила холодные глаза, только дрогнули её ноздри и как-то странно сократились под брючками мышцы паха, словно это был спазм.

Шманок, сам не зная, почему, вдруг решил, что она ему больше совсем не нравится. Он торопливо шёл, почти бежал от неё, по длинному школьному коридору, и каждый раз, когда он оглядывался, он видел, как она всё так же стоит у окна, чуть приподняв одно литое колено и спокойно полируя себе ногти.

Возможно, в дальнейшем он не стал бы её избегать, тем самым показав, как он её боится и предвосхитив свою жуткую участь, если бы не оказался случайно в мужском туалете в тот миг, когда она оказалась с подружками в женском. Окна обоих туалетов испокон веку смыкались, и перегородки между ними не было – в шумные весёлые перемены это не имело никакого значения, потому что всё равно было ничего не разобрать, но сейчас шёл у в коридорах царила тишина, и Шманок расслышал каждое страшное слово.

– Его как зовут-то? – лениво поинтересовался девичий голос.

– А хуй его знает, – так же лениво ответил второй, и Шманок, ни разу не слышавший ЕЁ голоса, просто по холодным спокойным интонациям, так похожим на выражение её лица понял, что это ОНА, –- да по хуй, когда я его опущу, ему имя не понадобится, даже если выживет к тому моменту, когда мне надоест, его потом наши тёлки один хуй хором задрючат, – она чуть пыхнула, и Шманок понял, что девушки курят, – так-то его «Шманком» погоняют.

– Ебанутое погоняло, – подытожила подружка, – с таким погонялом только ебальником в пизду влезать и плакать, как Пастернак, бля.

Девушки спокойно и уверенно засмеялись.

– А ты его сможешь? – неожиданно спросил другой голосок, он был нежным и полудетским, и при этом всё равно страшным, каким-то бездушным.

ОНА презрительно хмыкнула и снова пыхнула дымом.

– Да он уже сейчас смотрит на меня как кролик на удава, осталось только заглотнуть.

– Повезло, – вздохнула первая девушка. – Наши девки с первого дня все на него запали, только и думали, как его в ротик отъебать, ты ж его ротик видела, нежненький, славненький, губки мягонькие, язычок розовенький..., а он перед тобой сам по себе сломался, – она вдохнула сигарет дым. – Поделишься?

– Да пожалуйста, – тут же отозвалась ОНА, – только я его сперва до упора поебу.

– Ох, заебёшь же на хуй, – засомневался нежненький голосок, – нам-то что останется: труп с пиздятиной на рыле и порванным очком в крови?

ОНА какое-то время молчала.

– Ладно, – наконец прозвучал ответ, – я его помягче, раз 20 кончу и отдам, но вы, в натуре, все, кто его хочет, мне по пизде языками поползаете, пока я не утомлюсь.

Некоторое время стояла тишина.

– А без этого нельзя? – неуверенно спросил первый голос

– Можете отказаться, – и малёк почти увидел, как ОНА равнодушно передёрнула плечами, – мне-то лучше, я тогда его сама заебу, вы-то мне, вообще-то, на хуй не нужны, просто надо соблюдать порядок, потому я и готова вас выебать за подарок в виде Шманка, – она вновь пыхнула, - откажитесь, я буду рада.

На сей раз пауза длилась дольше.

– Ладно, – хрипло сказала почти шепотом первая, – очень уж милый мальчик, попкааааа, бляааа… если ты его обломаешь, лично я… – она нервно вздохнула, - тебе всё сделаю, – она снова помолчала, и стало слышно, как зашипел брошенная в унитаз сигарета, – пойду.

– Кать, – неожиданно окликнула её ОНА, – а ты раньше девкам давала?

– Нет, – раздался уже удаляющийся голос, – только из-за Шманка я тебе дам.

– Заебись, – по блатному растягивая интонации, подытожила ОНА, когда уже хлопнула дверь, – значит, я ещё и тебя опущу первой.

Шманок сидел, поникнув всем телом на унитазе и мелко дрожал от чувства безысходности и ужаса.

– Ладно, Тань, («Таня, значит, её зовут», – подумал Шманок) – торопливо забормотала НЕЖНЕНЬКАЯ, – я тоже попиздовала, ага?

Вновь торопливо зашипела сигарета в воде, защёлкали каблучки по направлению к двери, и этот звук прекратил внезапно, словно девушка наступила в воздух.

– Обожди, Маш, – низким вибрирующим голосом сказала Таня, – до перемены долго, айда ещё постоим.

– Постоим, – дрожащим, еще более детским голоском согласилась Маша, – только ты отпусти мою жопу, чё ты меня за неё тормозишь, ну, Тань, ну отпусти… – речь прервалась, и она чуть слышно вскрикнула.

– Ну давай не за жопу. А за сиськи, – обрадовался голос Тани, – хорошенькие, маленькие и твёрдые, я такие люблю, они у меня в пизде поместятся каждая целиком, я, Маша, давно на тебя запала, ты стройненькая, нежненькая, мягонькая, маленькая, дюймовочка, бля глазки голубенькие, губки пухленькие, щечки беленькие, я всё прикидывала, как на твоём личике моя пиздятина заблестит, так тебя хочется поломать и выебать, и обоссать, спасу нет, хочется и хочется твою, бля, якобы невинность и чистоту у себя в пизде заквасить, а тут как раз такой случай… ты Шманка захотела, я тебе его подам на блюде с подставленной попой и высунутым язычком, но пока-то, ёб-твой-мать, Маша, ты давай целку из себя не гни, я уж, бля, вся теку, ты такая близкая, тёплая и живая, и испуганная, вот и слёзки потекли, оё-ёй-ёй, какая у тебя пиписочка нежненькая, да ты не поджимай коленки-то, ёб-твой- мать, писю не зажимай, один хуй протиснусь, и не пались, никто же, бля не узнает, – она сделала паузу, – а будешь путём лизать, я на тебя ссать не стану, так что и по запаху никто не просечёт

– Тань, подожди, – всхлипывая, взмолилась Маша, – я же не против, но.. не сейчас, я пока … не готова, да и Шманка ты мне ещё не отдала.

– А когда ты будешь готова? – удивился голос Тани. – И главное, когда мы ещё так удачно останемся наедине, а Шманка я тебе отдам, ты пока авансом отработай, – ладно, давай начинай, ну-ка я кончу, пока не перегорела. На коленки вставай!

– Таня, - торопливо вновь начала Маша, – Тань… ой, ой, маааама… больно… волосы…бляааааа

– Я ж сказала, на коленки вставай, – раздался холодный голос насильницы, – вот и пришлось за волосёнки тебя пригнуть, больно, да?, зато теперь твой ротик на нужном уровне, прямо у пизды, щась я трусики скину, а ты пока разминай язычок… куда, блядь?!!!

Торопливо защёлкали каблучки к двери, за ними посдлышалось щёлкание каблуков Тани, тут же Маша взвизгнула , и юное тело с грохотом налетело на железный мусорный бачок.

– Аааааа, – мучительно застонала Маша, – ааа, бляаа, Тань, нееее… нееее…

Было слышно, как Таня, не спеша щёлкая каблуками по кафельному полу, спокойно приближается к жертве.

– Морду запрокинь, – раздался её приказ, – я сяду,

– Нееет, – завопила Маша, послышался треск волос, затем шорох и прерывистый звук конвульсий выволакиваемого тела, – ааааааааа!

– звук волочения прекратился и теперь слышался только тихий безнадёжный плач.

– Там в углу тесно, – распалённым задыхающимся голосом прохрипела насильница, – мне ж над тобой надо ноги расставить, давай тут в серединке, вставай «стульчиком»… таааак, умница, личико чуть больше запрокинь, нет не настолько, чуть обратно, о, вот!, угол подходящий, надо, чтоб мой клитор на твой ротик правильно лёг, чтоб поплотней было, ага.

Маша продолжа тихо и безнадёжно плакать.

– То, что ты ревёшь, тоже заебись, – довольным голосом прокомментировала Таня, – лишняя смазка на личике не помешает, чтобы пизда скользила лучше, так, ну, высовывай язычок, далеко-далеко, чтоб гланды было видно…

Плачь изменил свои интонации, стал звучать по-другому, и Шманок понял, что жертва высунула язык, уже окончательно сломленная и послушно выполняющая все приказы.

– Вот, – распалённо зашептала Таня, – теперь… а ну… АААХ!

И под этот её сладострастный вскрик машин плач сменился невнятны бормотанием, затем перешёл в мычание, полное муки, затем мычание словно заглушилось чем-то, утишилось и ватно полуприглохло, оно, конечно, было слышно, всё было слышно: и мычание, и нечленораздельные мольбы и приглушённый плачь, но все эти звуки заглушались упругим и ритмичным влажным хлюпанием и тяжелым дыханием Тани, и ещё было слышно, как тоже ритмично и шёлково что-то шуршит через равные, всё сокращающиеся промежутки времени, и Шманок, весь в ледяном панцире ужаса, понял, что это шуршат, непрерывно трясь о нежные щёчки жертвы, внутренние части таниных ляжек, сегодня затянутые в дорогие чулки.

Пререйти к списку историй